Ого! «Азов»! Да, мы знали. За нарушение такого режима секретности — пожизненное заключение в военной тюрьме без права переписки. В военное время — расстрел.
— Всем надлежит сегодня посетить Особый Отдел для оформления соответствующих подписок. Друг от друга у нас секретов нет, но настоятельно рекомендую воздержаться от обсуждений даже в узком кругу. Дело чрезвычайно серьезное. Чрезвычайно. Со мной связывался сам главком Пантелеев! Дело на его личном контроле и на контроле Глобального Агентства Безопасности. Так-то… Вопросы?
— Разрешите! Товарищ каперанг, я все понимаю! Только не понимаю, кого мы сегодня валили? — спросил Гурам Зугдиди с очаровательно неистребимым кавказским акцентом.
— Кто бы знал, — развел руками Кайманов. — Насколько я могу судить, наверху удивлены не меньше нашего. Все, абсолютно все записи из парсеров будут извлечены сегодня же! Информационные блоки предписано снять, опечатать и сдать в распоряжение ГАБ… И да: я не знаю, кто нам сегодня помог. По этому поводу приказ не менее строгий: молчать! А теперь: вольно — и шагом марш в Особый Отдел. Закорючки ставить будем!
Кавторанг оправил фуражку и первым пошагал к выходу.
Май, 2621
Северная Военно-Космическая Академия, архипелаг Новая Земля
Российская Директория
......Рапира — Кресту: Утрачена связь с агентами Эфир и Белый на планете Цандер, пункт внедрения — Кастель Рохас. В оговоренное время агенты на связь не вышли. На настоящий момент пропущено два сеанса связи. Прошу разрешения на работу связного.
...Крест — Рапире: Связного высылать не разрешаю. Установить местонахождение агентов Эфир и Белый по косвенным данным.
...Рапира — Кресту: Ситуация прояснилась. По данным криминальной полиции Кастель Рохас, агенты убиты.
Крест — Рапире: Сожалею. Приказываю начать проработку нового внедрения. Произвести анализ работы агентов Эфир и Белый. Вербовку и внедрение нового агента согласовать со мной.
Родителей я не видел давно. Такое ощущение, будто вообще никогда не видел. То есть, я точно знаю, что это не так, просто воспоминания отсечены прозрачной, но непроницаемой стеной, которая разделяет время до Академии и сегодняшний день. Я вижу, знаю, помню, но все это осталось там, в другой жизни.
Школа, родители, солнце и теплое море — это было так недавно, и так давно, что теперь кажется нереальным. Моя реальность другая — флуггеры, лекции, кроссы, центрифуга и 12g, опять лекции, матчасть, и снова флуггеры. А еще — холодное серое небо и холодное серое море. Слева Баренцево, справа Карское, и никуда не деться.
Полгода ночь. За это время успеваешь забыть, как выглядит Солнце и некоторые сокурсники, потому что в светлое время суток их никогда не видишь. Полгода день, солнышко не прячется за горизонт совсем, отчего едет крыша. Вообще, на Новой Земле крыша от всего едет: в октябре — холод, в марте — холод, в августе пять градусов жары… А я в Севастополе вырос.
Семьдесят первый градус северной широты и пятьдесят второй градус восточной долготы образуют перекресток, на котором разместился космодром Колчак — военный гигант со значением на все полушарие. Здесь раньше был поселок Белушья Губа. Теперь никаких губ — огромная космическая гавань, а заодно немелкий морской порт.
Чуть ближе к полюсу среди романтики мыса Большевик стоит Северная Военно-Космическая Академия. Отчего нас законопатили в такой дыре? Во-первых, удобно. Во-вторых, я думаю, из тех же резонов, что были у Петра I, когда он строил город имени себя: здесь выживают только те, кому в самом деле это нужно. Лишних людей здесь не бывает.
У нас есть собственный небольшой космодром, станция монорельса, соединяющего нас с Колчаком, учебные здания, станция Х-связи, даже поселок Медвежий имеется. Все развлечения сконцентрированы там — в Медвежьем, и развлечений тех негусто. А что делать? Высматривать в свинцовом океане штабной корабль «Урал», конечно, интересно, но задалбывает раза с десятого.
Сегодня у меня небольшой праздник — подошла очередь бесплатного сеанса Х-связи, который я решил употребить для звонка родителям. Они сейчас далеко, на планете Клара, так что, сами понимаете, других вариантов нет.
— Есть Клара, — сообщил автомат, и экран в кабинке ожил. — Абонент Константин Игоревич Румянцев передает сообщение.
Это значит, что нужно сидеть и ждать, пока папа наговорится, а уж потом отвечать самому. На экране появилась фигура отца в обрамлении его любимого уникального порядка в кабинете.
— Здравствуй, Андрей. Мама очень скучает. — Папа лаконичен, к счастью.
— Привет, отец. И маме привет! Ее нет поблизости? Хочу на нее поглядеть. Как вы там? Не болеете? У меня полный порядок: учусь, летаю, девочек кадрю. Зачетную сессию почти закрыл, хвостов не наблюдается. Дай похвастаю: мне дали значок «истребитель-снайпер» — я за один заход накрыл три наземные цели. Вот как-то так и живу.
Десятисекундная пауза. Х-связь сегодня работает выше всяких похвал, как будто по обычному вифону болтаешь. Ну почти.
— Молодец. Нет, не болеем, все в порядке. Думаем через месяц прилететь на Землю, ты заглядывай в гости. Мать хочет пообщаться, уступаю место. Давай, сын, учись! Я тебя люблю. До свидания.
В этом весь мой папа. Не виделись Бог знает сколько, между нами прорва парсеков, но это совсем не повод распускать нюни! Две-три фразы, «я люблю тебя» и хватит. Папа Костя — суровый человек. Я даже не могу сказать уверенно насчет его отцовской любви. Никаких внешних проявлений в общепринятом смысле я от него не видел. Никогда.